Сложно представить, что сто лет назад главным событием русской жизни была смерть Льва Толстого. По всей империи, в том числе в Киеве, вспыхивали студенческие волнения. Приходилось даже усиливать меры безопасности и высылать к университету казачьи патрули. Почему волновались студенты, совсем непонятно. Толстой умер на 83-м году жизни. Самодержавная власть к его смерти не имела никакого отношения. В тюрьмах и на каторгах граф не сидел. В революции не участвовал, хоть и был, по выражению Ленина, ее «зеркалом». Прокламаций у себя в поместье на подпольной типографии не печатал. Но в 1901 году графа, по настоянию обер-прокурора Святейшего Синода Победоносцева, отлучили от церкви, чем сразу сделали «знаменем» для атеистической молодежи начала прошлого столетия.
Кроме того, Лев Толстой был первой русской литературной «звездой». Органично у него это получалось или граф «чудил» не без тайного умысла, фотографируясь в мужицкой одежде, можно спорить до бесконечности. Но факт остается фактом — открытки с ликом Толстого (и пашущего, и сеющего, и просто думающего) расходились по Российской империи, как сегодня постеры поп-звезд. На фоне России, затянутой в мундир от почтальона до императора, бородатое, волосатое и босое Его Сиятельство граф Толстой смотрелось невероятным вызовом общественному мнению. Хиппи и Че Гевара в одном лице — только без наркотиков и автомата! Представляете?
Хотя, на мой взгляд, это была все-таки расчетливая игра. Босым Лев Николаевич в основном только позировал, предпочитая в «непубличной» жизни легкие хорошей кожи сапоги. Приезжая из Ясной Поляны в Москву, визиты знакомым «звезда» наносила в обычном сюртуке. В носу не ковырялся. Водку не пил. Жену Софью Андреевну, по ее мнению, «изводил». Но не зарегистрировано ни одного случая, чтобы огрел ее батогом или арапником, как это было принято у обычных мужиков. И, наконец, в отличие от своих земляков из Тульской губернии, на три четверти неграмотных на тот момент, граф был не только грамотным, но и писал романы. Причем «Войну и мир» сразу на двух языках — русском и французском. И писал их не в сарае, а в уютном кабинете на изящном столике — почти дамском.
ПРЕДКИ-ЗВЕРИ. Самые проницательные уже тогда понимали, что в «народном» облике великого человека есть некоторые натяжки. Недаром Лев Николаевич, кроме объекта массового почитания, стал еще и одним из самых популярных героев литературных анекдотов. Вроде таких. К Москве подходит поезд. Пассажиры смотрят в окно и видят косматого мужичину с косой в руках. «О, это писатель Толстой!» — говорит один из них. «Нет, это писатель Куприн, — отвечают ему. — Толстой только к курьерским поездам выходит косить».
Естественно, родился великий классик без бороды, косы, вегетарианства и «Анны Карениной» подмышкой. Наследственность у него была вообще тяжелая. Дедушка по папиной линии казанский губернатор Илья Толстой — казнокрад, скончавшийся под следствием. Папа был в плену у французов. Не отсюда ли внимание к теме плена у Толстого, один из рассказов которого называется «Кавказский пленник», а размышления и прозрения Пьера Безухова в плену составляют кульминационные главы «Войны и мира».
С дальними предками по прямой — еще хуже! Петр Андреевич Толстой, первым в роду получивший графский титул — современник Петра I, пыточных дел мастер великого таланта, один из ведущих палачей царствования. Возглавлял Тайную канцелярию, ничуть не уступавшую сталинскому НКВД в «эффективности» методов. Организовал похищение царевича Алексея, погибшего в застенках Петропавловской крепости. Кроме этого, отличался литературным талантом, оставив замечательный дневник путешествия в Западную Европу.
Родственнички по боковым линиям тоже молодцы! Взять хотя бы Федьку Толстого по прозвищу Американец, которого, устав от его художеств, высадили на Алеутских островах участники первой русской кругосветки. До того всех достал, что отказались с ним находиться на борту! Выжил — через всю Сибирь добрался до Петербурга. Заслужил славу первостатейного дуэлянта — убил на поединках тринадцать человек. Женился на цыганке, наплевав на условности.
Сексуальный аппетит Льва Николаевича, на ненасытность которого выдающийся писатель всю жизнь жаловался, по сравнению с буйством плоти Федора Толстого можно считать монашеским аскетизмом. Федор о своих приключениях на тихоокеанских островах друзьям рассказывал так: «Я, брат, с обезьяной жил! Потом с красивыми женщинами... Все, брат, одно и то же!». Между прочим, высадили его именно из-за обезьяны — граф Толстой открыто сожительствовал с ней прямо на борту, ни с кем не делясь «дамой сердца». Начальник экспедиции капитан Крузенштерн сначала приказал выкинуть за борт обезьяну, а за ней и графа. Толстой выплыл, обезьяна утонула.
«НЕ ИЗ РОБКИХ ЛЮДЕЙ». Лев Николаевич, по сравнению с такими предками, представлял из себя явно облагороженное существо, далеко продвинувшееся по пути прогресса. Но и он все время любил шокировать окружающих «дикими» поступками. Это было наследственное. Любовница Некрасова — Авдотья Панаева — вспоминала о молодом Льве Николаевиче, когда он был «единственным сотрудником «Современника», носившим военную форму»: «Граф Толстой был не из робких людей, да и сам сознавал силу своего таланта, а потому держал себя, как мне казалось тогда, с некоторой даже напускной развязностью... Когда Тургенев только что познакомился с графом Толстым, сказал о нем:
— Ни одного слова, ни одного движения в нем нет естественного! Он вечно рисуется перед нами, и я затрудняюсь, как объяснить в умном человеке эту глупую кичливость своим захудалым графством!
Через несколько времени Тургенев нашел, что Толстой имеет претензию на донжуанство. Раз как-то граф Толстой рассказывал некоторые интересные эпизоды, случившиеся с ним на войне. Когда он ушел, Тургенев произнес:
— Хоть в щелоке вари три дня русского офицера, а не вываришь из него юнкерского ухарства, каким лаком образованности ни отполируй такого субъекта, все-таки в нем просвечивает зверство.
«Зверство» в Толстом просвечивало до конца жизни. Узнав о сдаче Порт-Артура японцам, 77-летний Толстой воскликнул: «В наше время всю крепость взорвали бы, а такого позора не допустили бы!». Присутствующие переполошились: «Да как же вы можете говорить такое? Вы — автор теории о непротивлении злу насилием! Ведь сколько бы людей погибло!». «Да мало ли, что я говорил! — отрезал Толстой. — Я не попугай, чтобы повторять одно и то же!»
Противоречия в жизни Толстого заставляли критиков называть его «великим яснополянским лицемером». Особенно прогрессивную общественность возмущало то, что во время революции 1905 года граф обращался к правительству с обращениями «Не могу молчать!», в которых призывал не казнить террористов, а его наследственное поместье охраняли от «экспроприаторов» присланные тем же правительством вооруженные солдаты.
ХОТЕЛ ПОДСТРЕЛИТЬ ТУРГЕНЕВА. Тихостью нрава писатель-человеколюб тоже не отличался. Из университета он с треском вылетел. Семейной жизни избегал до 34 лет, предпочитая ей свободную охоту, как за зверьем, так и за женщинами. Его дневники полны описаний собственного безнравственного поведения. Граф грешил, каялся и опять грешил. Кутежи с цыганами, крепостные девки — все было. Перед тем как предать любой порок порицанию, Лев Николаевич всегда его досконально изучал. Примечательно, что граф не выступал только против алкоголизма, так как никогда не пил запоем — ему буквально нечего было сказать по этому поводу. Опыта не хватало!
Зато в юности Толстой не только не считал убийство себе подобных преступлением, но и с удовольствием участвовал в колониальных войнах, собирая материал для своих «Кавказских рассказов». Службу начал без всякой протекции — простым юнкером артиллерии. Дослужился до поручика (старшего лейтенанта, по-нынешнему). Командовал батареей. Пытался отучить своих солдат материться. Но безуспешно. Мечтал получить орден Святого Георгия. Не получил — и страшно расстроился. Зато есть чудесная фотография Толстого в офицерской форме. Переживания в дневнике молодого офицера, будет ли она хорошо сидеть, не позволяют даже предположить, что из этого армейского щеголя вырастет когда-то босоногий «опрощенец» — сторонник простоты жизни!
Не будучи особенно злого нрава, Толстой в 32 года, уже в отставке, вызвал как-то на дуэль Тургенева. Автор «Записок охотника» в ответ чуть не наложил в штаны. Стрелял он тоже хорошо, но только по беззащитным уткам. Перспектива оказаться под обстрелом севастопольского героя привела беднягу в ужас.
Из воспоминаний Панаевой: «Однажды Тургенев, против своего обыкновения, явился к нашему завтраку. Я никогда не видала его таким взволнованным. Едва войдя в комнату, он воскликнул: «Знаешь ли, Некрасов, какую штуку выкинул сейчас со мною Толстой? Он сделал мне вызов».
Некрасов тоже пришел в ужас. Как издатель журнала «Современник» он зарабатывал на обоих. Если Толстой убьет Тургенева, половина подписчиков отпадет. А если Тургенев — Толстого, убытков будет не меньше. В результате победил все-таки издатель. Он помирил писателей и сохранил им жизнь, а себе — доход. Ведь, в отличие от двух этих помещиков, Некрасов жил в основном от издательских доходов и шулерства во время карточной игры.
Из самого Толстого помещик был средненький. При разделе родительского имущества ему досталась только Ясная Поляна — имение матери. Всю жизнь Лев Николаевич прожил во флигеле, где ныне музей. Настоящий помещичий дом сгорел еще при дедушке. У Толстого-внука за 82 года жизни так и не нашлось времени вернуть поместью былое великолепие. Флигеля оказалось вполне достаточно, чтобы написать полное собрание своих сочинений.
НИСПРОВЕРГАТЕЛЬ ШЕКСПИРА И НАПОЛЕОНА. Те, кто сегодня ставит Льва Николаевича в пример молодым, забывают, что при жизни он был весьма скандальным литератором. Бедный франкофил Тургенев жаловался: «Разве у нас могут народиться такие великие писатели, как Данте, Шекспир? Это мировые писатели, а Гоголя будут читать только одни русские, да и то несколько тысяч, а Европа не будет и знать даже о его существовании!».
А Толстой, образно говоря, «клал» и на Европу, и на Шекспира. О Шекспире он написал целый трактат, доказывая, что тот был бездарным драматургом. А съездив в Париж после того, как подстрелил из пушки несколько десятков французов во время Крымской войны, вернулся возмущенным — не понравилось! Приехал в Ясную Поляну и отомстил прекрасной Франции «Войной и миром», в котором разделался с Наполеоном I.
Тема для романа была выбрана с убийственной точностью. Проигрыш России лучшего французского полководца был больным местом для его соотечественников. Как так — мы, такие передовые и европейские, да еще и во главе с гением всех времен и народов, продули каким-то азиатам? Сын этих «азиатов» — Толстой — сел за стол и накатал сатиру на мирового идола, в коей вывел его не гением, а мясником и простофилей, которого смог обмануть даже русский денщик.
«Война и мир» писалась с родственников самого Толстого. Дедушка по материнской линии Волконский стал Болконским-старшим. Из мамы получилась княжна Марья Болконская. Предки Толстые выведены под именем графов Ростовых. К примеру, симпатичный дедушка-казнокрад, утратив на страницах романа склонность к воровству, но не потеряв привычки прогуливать имения, стал папой Николеньки и Наташи Ростовых.
Есть в «Войне и мире» и свой малоросс — Пьер Безухов, списанный с незаконнорожденного отпрыска екатерининского вельможи графа Безбородко. Как и положено настоящему украинцу, он все время думает и сомневается, но ничего не делает.
В остальных произведениях мятежный аристократ в крестьянских портках тоже не боялся эпатировать высшее общество. В «Анне Карениной» Толстой издевательски изобразил сливки петербургского света. Соблазнитель Вронский — выпускник Пажеского корпуса, ковавшего элиту империи. Семейство Облонских — слегка измененная фамилия князей Оболенских. И таких «подковырок» полно на каждой странице. Но никто себя в романе не узнал — все сделали вид, что это «не про нас». Одним словом, в Ясной Поляне жило настоящее чудовище, издевавшееся над своим же братом аристократом.
Недаром Льву Николаевичу досталось от другого Толстого — тоже графа, но уже «красного» — Алексея Николаевича. В сатирической повести «Ибикус» уже после революции устами своего персонажа Невзорова он так отчихвостил родственника: «Пошлость эта завелась в России от зловредного старика, Льва Толстого... Граф, помещик, трюфели ест, фазанов, мадеру лопает, неврастеник, конечно, ну и потянуло на капусту. Объявил себя другом физического труда, врагом капитала: «Я, говорит, не могу молчать».
Ключик к загадочной личности великого Льва лежит в его детстве. Рано потеряв родителей, он оказался на воспитании у тетушек и дальних родственниц. Могучая варварская природа Толстых, укротителей обезьян и царских сыновей, вступила в противоречие с женской удушающий «цивилизацией». Отсюда демонстративность Толстого, некоторая истероидность его личности (постоянные попытки привлечь к себе внимание любым способом) и бунт против власти слабого пола. Примечательно, что накануне свадьбы Лев Николаевич дал прочесть своей невесте Софье Берс дневник с подробным разбором своих «увлечений», а перед смертью сбежал из дому от надоевшей «обезьяны», в которую превратилась постаревшая Софочка за полвека жизни с гением. Толстой держал путь на Кавказ — в страну своих юношеских подвигов. Но воспаление легких на железнодорожной станции Астапово прекратило духовные метания мастера литературного эпатажа.
ПИСАТЕЛЬ НА ВЕКА. Тем не менее читать его будут еще долго. Это вам не какой-нибудь Иван Франко, держащийся на плаву только благодаря школьной программе. Сильнее всего у Толстого то, что написано на основе личного опыта — «Крейцерова соната», где в подробностях описаны ужасы супружеской жизни, и «Казаки» — повесть, навеянная службой на Кавказе. Помню, как я перечитывал ее в конце 90-х — в разгар последней кавказской войны. Толстовское произведение рассказывало о менталитете русской армии больше, чем все фильмы о спецназе, снятые по госзаказу.
Плывет чеченец через Терек, чтобы грабить. Казаки подстрелили его и аккуратно выловили тело, чтобы продать родственникам (по мусульманским обычаям мертвец должен быть похоронен до захода солнца). А получив за труп выкуп, тут же сели бухать и проворонили новый чеченский набег. Списано явно с натуры. И уж кого-кого, а Льва Николаевича в клевете не обвинишь. Как говорил незабвенный булгаковский Мышлаевский: «Да-с… вот-с писатель был граф Лев Николаевич Толстой, артиллерии поручик… Жалко, что бросил служить… до генерала бы дослужился»…
И еще граф Толстой завел в русской литературе хорошую моду — жить долго. Лермонтова хлопнули на двадцать седьмом году. Пушкина — в тридцать семь. Грибоедова разорвали на куски в тридцать четыре. Гоголь ушел в сорок два. Достоевский — в пятьдесят девять. А Тургенев — в шестьдесят четыре.
На их фоне Лев — воистину долгожитель. Восемьдесят два года! В возрасте, когда Тургенев умирал, он учился ездить на велосипеде. И научился! Что значит — талант!
