Обер-прокурорский перл о России как о ледяной пустыне, по которой бродит лихой человек с кистенем, уже давно утратил всю свою былую остроту. И дело не в том, что куда-то все это ушло и сменилось чем-то новым, нет. И ледяная пустыня, и лихие люди, и даже кистень в кармане – все на месте, все, как и тогда. Отличие только в том, что теперь в этом уверено все население страны. Какими-то странными путями эта фраза покинула министерские кабинеты Петербурга и стала достоянием рабочих окраина. Вполне возможно, что ее ненароком вытащили оттуда Антонов-Овсеенков и матрос Железняк. Распространялась она скорей всего сама собой, на манер осеннего гриппа, т.е. мгновенно и на всех. И будь ты хоть кем: хоть попом, хоть террористом, а все одно начнешь видеть все вокруг в сером цвете.Растают миражи, и останется одно бесконечное межсезонье со страшными жмурками и чужими по ночам. Все эти проекты царствия Божьего, все эти речи о жизни полной смысла – все это уйдет, все рассеется как дым от ветра. И это не просто частность культуры или еще что-то в этом же духе. В каком-то смысле сейчас это единственное действительно верное отличие русского от любого другого человека. Своих от чужих отличают не по манерам, не по языку и не по фасону одежды. Свой – это тот, кто органично смотрится в одиночестве, посреди промерзшей степи с ножом за пазухой.
Это очень точно ухватил Альфонс Муха, когда в 1923 году писал свою "Женщину в пустыне". Ночью, в степи, сидя на снегу, замерзает крестьянская баба, а из-за бугра к ней уже подкрадываются волки. Она не боится, не кричит, не отбивается, а тихо ждет, когда ее начнут заживо жрать.
За этим фатализмом стоит целая картина мира, в которой трата собственной жизни есть обязательный и неизбежный пункт. Человек с каменным спокойствием наблюдает постепенное разрушение своего тела, своего сознания, своих планов и видит в этом совершенно естественный процесс. Мол, от этого никуда не деться и с этим надо смириться.
А вот чужой, враг - это тот, кто все время что-то ворошит и сбивает с толку. Люди в массе своей уже давно готовы к тому, что их жизни будут кем-то потреблены. Они давно изготовились к боли. Все выпуски криминальных новостей есть ничто иное, как постоянная медитация на тему собственных грядущих бед. И любая речь, утверждающая возможность уклонится от боли, в их логике эту боль только увеличивает. Это все равно, что замерзающей бабе сказать, что если она начнет орать и размахивать палкой, возможно, она выиграет время и ей кто-то поможет. Разумеется, никто к ней не придет, и спасать ее никто не будет. Она обречена и сама лучше всех это знает. Так вот зачем ей последние минуты тратить на бесполезное? Зачем ко всему прочему добавлять еще одну несбывшуюся надежду? Лучше оставить все попытки себя спасти и просто подышать напоследок.
У Альфонса Мухи она истово молится, что, впрочем, одно и тоже. Она точно не просит о чудесном избавлении, так как знает, что это бесполезно. Скорее это момент истины, когда воочию сбывается самый кошмарный сценарий своего будущего. Значит, все правильно было продумано, и все приготовления были не напрасны. И то, что волчья пасть не так страшит, и то, что в последние минуты так покойно, все это благодаря верно понятым словам Победоносцева. И своим для этой бабы будет тот, кто, оказавшись в такой же ситуации, не начнет мельтешить, а будет с улыбкой встречать приближающихся хищников.
Надо думать - это самое сокровенное таинство русской современности. Только им и только через него можно здесь стать действительно своим для всех. Пока ты бегаешь с очередной программой, пока ты выводишь, как оно все должно тут быть - ты чужой, инородец. Тебя легко спутать со всеми этими западными "no future". Там это взвинченная зависть к тем, кто имеет счастье потреблять по высшему разряду. Она сама собой проходит после повышения зарплаты и продвижения по службе. Здесь же это голос тех, кто рано или поздно сам будет потреблен либо в качестве солдата, либо рабочего, либо родителя, либо пенсионера. Никто и ничто не поможет укрыться и избежать этого самому и уж тем более не поможет избавить от этого своих близких. Жуткая фраза "Все под Богом ходим" имеет в своем основании именно эту картину всеобщего движения к страданию. Поэтому кстати те, кто принадлежит к своим, всегда будут держать у себя дома несколько томов Достоевского и Шаламова и никогда не возьмут Солженицына. Нечего "обустраивать", здесь и так все готово к своему будущему, и не надо ничего придумывать.
