На американской военной базе в Катаре приземляется черный вертолет, судя по позывным, погибший еще в афганскую кампанию. Складывает винт, выдвигает ножки, в считаные минуты превращает персонал базы в фарш, после чего вгрызается в компьютерный сервер. Пока министр обороны (Войт) и огромный штат аналитиков-дармоедов (в том числе догадливая блондинка по фамилии Маркони — от нее одной в перспективе будет польза) чешут затылки на предмет того, кто за этим стоит (русские? корейцы? Махмуд Ахмадинеджад?), американский старшеклассник Сэм Уитвики (ЛаБеф) совершает первый шаг по направлению от мальчика к мужчине — уговаривает жмота-родителя купить ему старый спортивный «камаро». Изъеденная коррозией мятая жестянка цвета кроссовок Умы Турман с момента покупки ведет себя вызывающе — глохнет и заводится по своему хотению, влезает в отношения Сэма с девицей его мечты (Фокс), ездит на местную свалку посылать в ночное небо космический луч. Сэм чувствует неладное, но не предполагает, что стал участником конфликта гигантских боевых человекоподобных роботов из открытого космоса. Хорошие роботы превращаются в автомобили разных марок, плохие — в самолеты, танки, бумбоксы и телефоны «Нокиа». И тем и другим смертельно нужны очки прадедушки Сэма.
Автор «Армагеддона», «Перл-Харбора» и «Скалы» Майкл Бей, традиционно считавшийся бездушным големом продюсера Джерри Брукхеймера, после расставания со своим создателем и провала сольного «Острова» (отчасти подтвердившего предположения насчет голема) обрел самого неожиданного художественного руководителя из всех возможных: его фамилия Спилберг. Один порнограф-пироман и один великий гуманист в возрастном кризисе — альянс, спору нет, слегка противоестественный, но по боевой мощи вполне сопоставимый с классическими связками Спилберг-Земекис и Спилберг-Лукас. Сюжетная механика при всей нелепости конструкции щелкает совершенно по-спилберговски — как хорошо смазанный трансформер, бесконечно превращаясь из робота в грузовик и обратно (немного непонятно зачем, но глаз не оторвать). Бей — сказать о котором что-то хорошее так же трудно, как прекратить пересматривать его фильмы при каждом удобном случае, — в манифестации своего авторского стиля доходит до какого-то совсем запредельного, победного бесстыдства. При появлении в кадре женских персонажей камере требуется изрядное усилие, чтоб подняться выше линии пупка. Президент США носит кумачовые носки. Один маленький, но дико вредный робот впадает в эротическую ажитацию, когда скачивает данные. Другой, ростом с пятиэтажку, не вполне мотивированно, но монументально писает на голову Джону Туртурро. Всегда бравший своим вызывающе подростковым видением мира, Бей совершает довольно радикальный шаг, делая магистральной темой «Трансформеров» отношения мальчика с первой машиной — точнее, их сексуальный подтекст, благодаря кино и литературе понятный даже в тех странах, где нет обычая терять невинность на заднем сиденье. Первый акт тут похож на адаптированную для первоклассников стивен-кинговскую «Кристину»; вся дальнейшая феерия с лязгающими боевыми механизмами, разносящими сперва родительскую лужайку, потом Манхэттен, потом плотину имени Гувера (после 11 сентября ни один американец еще не резвился на родной земле так беззаботно), вообще выглядит метафорой гормональной бури в организме подростка: строго говоря, вся эта межгалактическая мясорубка затеяна Беем исключительно для того, чтобы в финале возмужавший герой уверенным жестом склонил прибалдевшую суженую на нагретый солнцем капот. Тут можно, конечно, рассуждать об имперском инфантилизме и ростках фашистской эстетики (действительно, стилистически Бей все больше похож на Верхувена, но без интеллигентной либеральной иронии последнего). Но надо учитывать, что во вселенной Бея поход в кино имеет перед собой единственную цель — чтобы после сеанса тебе отдалась девушка из соседнего кресла. И в этой системе координат «Трансформеры», конечно же, лучший фильм на свете.
