Новую версию «Робина Гуда» можно ругать долго. Но совершенно не хочется
Фильм Ридли Скотта имеет мало общего с историей веселых разбойников из Шервудского леса просто потому, что предваряет описанные в легенде события. Злейший враг Робина Гуда – ноттингемский шериф – промелькнет здесь лишь в паре эпизодов, основной же хронометраж ленты достался политическим интригам, масштабным побоищам и шуткам ниже пояса. Несмотря на всё это, картину Скотта можно признать практически идеальным фильмом для детей и юношества. В ком ребенок жив, тот оценит.
Будь товарищ Суслов в здоровье и в должности, он обязательно бы санкционировал выход данной ленты в советский прокат, хотя несколько невинных эротических сцен всё равно пришлось бы вырезать в монтажной Мосфильма. А месяц спустя Робин Лонгстрайд неизбежно бы стал главным героем ребячьих игрищ, предводителем ватаги «наших» (в данном случае – англичан, просто «наши» – это всегда «хорошие», будь они хоть белорусские партизаны, хоть тутси), что обороняются от «врагов» (французов, но могли бы быть фашисты или хуту). Ибо есть у нас еще бечевка на луки, фанера на мечи и трубка, чтоб жеваной бумагой плеваться.
Понятно, что «вор в капюшоне» Робин Гуд всегда был идейно близок большевикам, благо в главном принципе своем – «грабь награбленное» – они удачно совпали. Но в версии Ридли Скотта разбойник из Шервудского леса вышел совсем уж «красным» – как кхмер, помидор и спасательный жилет. Дело не только в перечне его противников – «эксплуататоров трудового народа» (церковь, король, охранка) и «фашистских захватчиков» (французская солдатня сжигает живьем детей и женщин с рвением гитлеровцев и их же методами), но и в гуманистической риторике общечеловека, а также в стремлении даровать «свободу, равенство и братство» всем подданным английской короны.
Новый Робин сопереживает убиенным мусульманам (что оценили бы в Политбюро и еще оценит левая европейская интеллигентщина) и видит делом всей жизни утверждение Великой хартии вольностей, за подписание которой королем боролся еще его отец. Ввиду этого жанр фильма сползает то в псевдоисторический пеплум, то в политический боевик, но главным его зрителем всё равно остается пацан с рогаткой. Чтобы отбросить все сомнения на сей счет, Скотт являет в сцене главной битвы отряд беспризорников на пони, что клюква та еще, но целевая аудитория оценит.
По сюжету йомен Робин Лонгстрайд служит лучником при Ричарде Львиное Сердце, что возвращается в Лондон после десятилетнего крестового похода. «Храбрый, честный, наивный – настоящий англичанин», – характеризует его монарх и сажает в колодки за сомнения в том, что резать мухаммедян целесообразно. Гибель Ричарда открывает Робину путь к побегу, меж тем на трон восходит Иоанн Безземельный – правитель настолько бездарный, что монаршьи дома Европы впредь зарекутся крестить детей подобным именем. Науськанный подкупленным французами предателем Годфри, новый король развязывает в Англии террор, что ставит страну на грань гражданской войны, а тем временем эскадра Филиппа II Августа уже готовится высадить десант на южный берег Британии.
Что до Робина, усыновленного по случаю бароном Ноттингема, он в этом фильме однолик, зато многорук: одной бьет иноземную нечисть, другой защищает честный люд от короля-самодура, третьей сеет отобранное у епископа зерно, четвертой голосует за свободу и право каждого кормиться от охоты на оленей, что поголовно принадлежат династии Плантагенетов. Выглядит всё это легковесней, чем слышится: к героико-историческому эпосу «Робин Гуд» Ридли Скотта имеет такое же отношение, как и «Три мушкетера» Юнгвальд-Хилькевича. Обошлись, конечно, без Боярского и прочих «мерси боку», но еще не факт, что это плюс. Вполне возможно, что – недоработка.
Будучи чистокровным англичанином, Ридли Скотт всегда выглядел сыном зажиточной Америки, где ратный подвиг ценят за спецэффекты, мораль – за прямоту, актеров – за стать и мускулы, а любому кино предпочитают жанровое. Большой стиль, конечно, тоже ценится, но его дядя Сэм бережет для земляков, предпочитая, чтобы ленты бесхитростные и зрелищные снимали растиньяки из европ – французы, финны, голландцы и, разумеется, британцы, к коим относится чуть свысока. Скотт уникален тем, что предложенным ему амплуа остался вполне доволен и к терновому венцу артхауса не рвался никогда.
Удивительно всеядный по части жанров и эпох (персональный календарь Скотта ведет отсчет от Великого Рима и прерывается в непрекрасном далеко, когда Чужого за хвост поймали), он аккуратно выдавал на один кассовый шедевр один кассовый провал, сделав героями своего типично мужицкого кино опасных самок с тестикулами («Тельма и Луиза», «Чужой», «Солдат Джейн») и поглощенных Идеей изгоев, что творят историю («Гладиатор», «1492», тот же «Робин Гуд»).
В «Гуде» его подчеркнутые космополитизм, антипатриотичность и плевое отношение к Короне проявились в полной мере. Пускай в разработку и был взят один из главных (наряду с королем Артуром) сюжетов Британии, но короля Ричарда играет американец Дэнни Хьюстон, короля Иоанна – латинос Оскар Айзек (что, вообще-то, Чавесу на смех), а топовые роли разбойника из Шервуда и лэди Мэрион отошли австралийцам Расселу Кроу и Кейт Бланшетт, что пополнила скоттовскую коллекцию вооруженных и очень опасных феминисток.
Причем если на Бланшетт образы из английского средневековья традиционно сидят как влитые, то ставку на Кроу можно считать спорной. Роль Робина Гуда всегда доставалась секс-символам вроде Эролла Флинна, Кевина Костнера или Шона Коннери, и Рассел «бей-в-рыло» Кроу с его лицом невыспавшегося лесничего в их ряду смотрится бессмысленной жертвой на алтарь мачизма. Впрочем, для Скотта он то же, что Депп для Бартона, Ди Каприо для Скорсезе и Тихонов для Ростоцкого, – талисман, символ и bel ami (не подумайте плохого).
А вот в выборе исторической эпохи для лучшего лучника Англии Скотт, напротив, решил не оригинальничать. Как и большинство предшественников, он следует в фарватере своего однофамильца – Вальтера Скотта, что ничтоже сумняшеся совместил историю (королей Ричарда и Иоанна) с легендой (собственно Робина Гуда) в декорациях конца XII века, хотя разбойник из Шервуда, как уверяют исследователи, лет на 150 постарше будет.
Другой вопрос, что эта деталь автоматически выступает индульгенцией и режиссерским фантазиям (например, в том, что касается смерти Ричарда и обстоятельств жизни его матери – Элеоноры Аквитанской), и откровенным «стрелкам осциллографа», вроде широкого использования в кадре бокалов из чистого стекла. То есть соревноваться в эрудиции в случае с «Робином Гудом» не умнее, чем с «Фанфан-тюльпаном». Ибо – сказка это. Абсолютная условность с прицелом на детей, которым подобных тонкостей британской истории на дом еще не задавали.
Несмотря на нагромождение сюжетных вилок и обилие политических коннотаций, картина у Скотта вышла простой, как таблица умножения, и однозначной, как Владимир Вольфович. Персонаж средневековых баллад выписан эдаким человеком-комиксом, геройским героем, что противостоит злодейским злодеям, в первую очередь демоническому предателю Годфри (Марк Стронг – «Шерлок Холмс», «Пипец»). Для того чтобы фильм временно стал «самым любимым» у любого четырнадцатилетки – самое оно. И если жив у вас внутри шпаненок с мечом из хоккейной клюшки или санитарка, что доставала из школьного ранца бинт, карамель да зеленку, картина вам понравится, и очень. А в ком мертв, тот зануда, старпер, и мы с тем не дружим.
В этом смысле примечательно, что при всём обилии трупов, без коих в богатых на батальные сцены постановках попросту не обойтись, расчлененка в кадре присутствует в гомеопатических дозах. Всю кровищу режиссер предусмотрительно разбавил (как в переносном, так и в прямом смысле – водами Ла-Манша), а уж рисовать (на манер Никиты Сергеевича) боевые полотна из кишок и других внутренностей даже и не пытается – дети же смотрят.
Откуда в известном мастере пафосных пеплумов и круто сваренных боевичков вдруг взялось несвойственное ему ранее ребячество (если не считать «Белого шквала», где Джефф Бриджесс студентов за моря в пиратов играться возил), понятно – возраст. «Что старый, что малый – разбойник удалый», и 72-летний Скотт бережно собрал в своем фильме всё, что роднит пионерию с пенсионерией: стереотипы (так, Филипп II Французский демонстративно объедается устрицами), апломб, нелепые красивости, лязг клинков о кольчугу, войну давно минувших дней, преданья старины глубокой, условных «плохих», условных «хороших» и скабрезные шуточки – почему Малыш Джон именно Малыш, вам объяснят популярно и с интонацией развратного старикашки.
Его следующим проектом обещает стать приквел к «Чужому», в чем тоже можно усмотреть прихоть ветерана, впавшего в детство: мол, игрались вы в мои игрушки да всё попортили, сволочи. Но есть и иная версия. Судя по тому же «Чужому», по старым наработкам и любимым приемчикам, что вобрал в себя «Робин Гуд», учитывая, наконец, тот факт, что в Британии фильм выходит в комплекте с документалкой о «реальном разбойнике из Шервуда», Скотт начал формировать своё программное послание, где делает акцент на том, чем хочет войти в киноисторию и что считает своим наследием.
Всё-таки кровь не обманешь: земляки Шекспира острее многих чувствуют момент, когда должен упасть занавес.
Фильм Ридли Скотта имеет мало общего с историей веселых разбойников из Шервудского леса просто потому, что предваряет описанные в легенде события. Злейший враг Робина Гуда – ноттингемский шериф – промелькнет здесь лишь в паре эпизодов, основной же хронометраж ленты достался политическим интригам, масштабным побоищам и шуткам ниже пояса. Несмотря на всё это, картину Скотта можно признать практически идеальным фильмом для детей и юношества. В ком ребенок жив, тот оценит.
Будь товарищ Суслов в здоровье и в должности, он обязательно бы санкционировал выход данной ленты в советский прокат, хотя несколько невинных эротических сцен всё равно пришлось бы вырезать в монтажной Мосфильма. А месяц спустя Робин Лонгстрайд неизбежно бы стал главным героем ребячьих игрищ, предводителем ватаги «наших» (в данном случае – англичан, просто «наши» – это всегда «хорошие», будь они хоть белорусские партизаны, хоть тутси), что обороняются от «врагов» (французов, но могли бы быть фашисты или хуту). Ибо есть у нас еще бечевка на луки, фанера на мечи и трубка, чтоб жеваной бумагой плеваться.
Понятно, что «вор в капюшоне» Робин Гуд всегда был идейно близок большевикам, благо в главном принципе своем – «грабь награбленное» – они удачно совпали. Но в версии Ридли Скотта разбойник из Шервудского леса вышел совсем уж «красным» – как кхмер, помидор и спасательный жилет. Дело не только в перечне его противников – «эксплуататоров трудового народа» (церковь, король, охранка) и «фашистских захватчиков» (французская солдатня сжигает живьем детей и женщин с рвением гитлеровцев и их же методами), но и в гуманистической риторике общечеловека, а также в стремлении даровать «свободу, равенство и братство» всем подданным английской короны.
Новый Робин сопереживает убиенным мусульманам (что оценили бы в Политбюро и еще оценит левая европейская интеллигентщина) и видит делом всей жизни утверждение Великой хартии вольностей, за подписание которой королем боролся еще его отец. Ввиду этого жанр фильма сползает то в псевдоисторический пеплум, то в политический боевик, но главным его зрителем всё равно остается пацан с рогаткой. Чтобы отбросить все сомнения на сей счет, Скотт являет в сцене главной битвы отряд беспризорников на пони, что клюква та еще, но целевая аудитория оценит.
По сюжету йомен Робин Лонгстрайд служит лучником при Ричарде Львиное Сердце, что возвращается в Лондон после десятилетнего крестового похода. «Храбрый, честный, наивный – настоящий англичанин», – характеризует его монарх и сажает в колодки за сомнения в том, что резать мухаммедян целесообразно. Гибель Ричарда открывает Робину путь к побегу, меж тем на трон восходит Иоанн Безземельный – правитель настолько бездарный, что монаршьи дома Европы впредь зарекутся крестить детей подобным именем. Науськанный подкупленным французами предателем Годфри, новый король развязывает в Англии террор, что ставит страну на грань гражданской войны, а тем временем эскадра Филиппа II Августа уже готовится высадить десант на южный берег Британии.
Что до Робина, усыновленного по случаю бароном Ноттингема, он в этом фильме однолик, зато многорук: одной бьет иноземную нечисть, другой защищает честный люд от короля-самодура, третьей сеет отобранное у епископа зерно, четвертой голосует за свободу и право каждого кормиться от охоты на оленей, что поголовно принадлежат династии Плантагенетов. Выглядит всё это легковесней, чем слышится: к героико-историческому эпосу «Робин Гуд» Ридли Скотта имеет такое же отношение, как и «Три мушкетера» Юнгвальд-Хилькевича. Обошлись, конечно, без Боярского и прочих «мерси боку», но еще не факт, что это плюс. Вполне возможно, что – недоработка.
Будучи чистокровным англичанином, Ридли Скотт всегда выглядел сыном зажиточной Америки, где ратный подвиг ценят за спецэффекты, мораль – за прямоту, актеров – за стать и мускулы, а любому кино предпочитают жанровое. Большой стиль, конечно, тоже ценится, но его дядя Сэм бережет для земляков, предпочитая, чтобы ленты бесхитростные и зрелищные снимали растиньяки из европ – французы, финны, голландцы и, разумеется, британцы, к коим относится чуть свысока. Скотт уникален тем, что предложенным ему амплуа остался вполне доволен и к терновому венцу артхауса не рвался никогда.
Удивительно всеядный по части жанров и эпох (персональный календарь Скотта ведет отсчет от Великого Рима и прерывается в непрекрасном далеко, когда Чужого за хвост поймали), он аккуратно выдавал на один кассовый шедевр один кассовый провал, сделав героями своего типично мужицкого кино опасных самок с тестикулами («Тельма и Луиза», «Чужой», «Солдат Джейн») и поглощенных Идеей изгоев, что творят историю («Гладиатор», «1492», тот же «Робин Гуд»).
В «Гуде» его подчеркнутые космополитизм, антипатриотичность и плевое отношение к Короне проявились в полной мере. Пускай в разработку и был взят один из главных (наряду с королем Артуром) сюжетов Британии, но короля Ричарда играет американец Дэнни Хьюстон, короля Иоанна – латинос Оскар Айзек (что, вообще-то, Чавесу на смех), а топовые роли разбойника из Шервуда и лэди Мэрион отошли австралийцам Расселу Кроу и Кейт Бланшетт, что пополнила скоттовскую коллекцию вооруженных и очень опасных феминисток.
Причем если на Бланшетт образы из английского средневековья традиционно сидят как влитые, то ставку на Кроу можно считать спорной. Роль Робина Гуда всегда доставалась секс-символам вроде Эролла Флинна, Кевина Костнера или Шона Коннери, и Рассел «бей-в-рыло» Кроу с его лицом невыспавшегося лесничего в их ряду смотрится бессмысленной жертвой на алтарь мачизма. Впрочем, для Скотта он то же, что Депп для Бартона, Ди Каприо для Скорсезе и Тихонов для Ростоцкого, – талисман, символ и bel ami (не подумайте плохого).
А вот в выборе исторической эпохи для лучшего лучника Англии Скотт, напротив, решил не оригинальничать. Как и большинство предшественников, он следует в фарватере своего однофамильца – Вальтера Скотта, что ничтоже сумняшеся совместил историю (королей Ричарда и Иоанна) с легендой (собственно Робина Гуда) в декорациях конца XII века, хотя разбойник из Шервуда, как уверяют исследователи, лет на 150 постарше будет.
Другой вопрос, что эта деталь автоматически выступает индульгенцией и режиссерским фантазиям (например, в том, что касается смерти Ричарда и обстоятельств жизни его матери – Элеоноры Аквитанской), и откровенным «стрелкам осциллографа», вроде широкого использования в кадре бокалов из чистого стекла. То есть соревноваться в эрудиции в случае с «Робином Гудом» не умнее, чем с «Фанфан-тюльпаном». Ибо – сказка это. Абсолютная условность с прицелом на детей, которым подобных тонкостей британской истории на дом еще не задавали.
Несмотря на нагромождение сюжетных вилок и обилие политических коннотаций, картина у Скотта вышла простой, как таблица умножения, и однозначной, как Владимир Вольфович. Персонаж средневековых баллад выписан эдаким человеком-комиксом, геройским героем, что противостоит злодейским злодеям, в первую очередь демоническому предателю Годфри (Марк Стронг – «Шерлок Холмс», «Пипец»). Для того чтобы фильм временно стал «самым любимым» у любого четырнадцатилетки – самое оно. И если жив у вас внутри шпаненок с мечом из хоккейной клюшки или санитарка, что доставала из школьного ранца бинт, карамель да зеленку, картина вам понравится, и очень. А в ком мертв, тот зануда, старпер, и мы с тем не дружим.
В этом смысле примечательно, что при всём обилии трупов, без коих в богатых на батальные сцены постановках попросту не обойтись, расчлененка в кадре присутствует в гомеопатических дозах. Всю кровищу режиссер предусмотрительно разбавил (как в переносном, так и в прямом смысле – водами Ла-Манша), а уж рисовать (на манер Никиты Сергеевича) боевые полотна из кишок и других внутренностей даже и не пытается – дети же смотрят.
Откуда в известном мастере пафосных пеплумов и круто сваренных боевичков вдруг взялось несвойственное ему ранее ребячество (если не считать «Белого шквала», где Джефф Бриджесс студентов за моря в пиратов играться возил), понятно – возраст. «Что старый, что малый – разбойник удалый», и 72-летний Скотт бережно собрал в своем фильме всё, что роднит пионерию с пенсионерией: стереотипы (так, Филипп II Французский демонстративно объедается устрицами), апломб, нелепые красивости, лязг клинков о кольчугу, войну давно минувших дней, преданья старины глубокой, условных «плохих», условных «хороших» и скабрезные шуточки – почему Малыш Джон именно Малыш, вам объяснят популярно и с интонацией развратного старикашки.
Его следующим проектом обещает стать приквел к «Чужому», в чем тоже можно усмотреть прихоть ветерана, впавшего в детство: мол, игрались вы в мои игрушки да всё попортили, сволочи. Но есть и иная версия. Судя по тому же «Чужому», по старым наработкам и любимым приемчикам, что вобрал в себя «Робин Гуд», учитывая, наконец, тот факт, что в Британии фильм выходит в комплекте с документалкой о «реальном разбойнике из Шервуда», Скотт начал формировать своё программное послание, где делает акцент на том, чем хочет войти в киноисторию и что считает своим наследием.
Всё-таки кровь не обманешь: земляки Шекспира острее многих чувствуют момент, когда должен упасть занавес.
