Все версии терактов в столичной подземке связаны с Северным Кавказом. В ФСБ уже заявили, что взрывы стали местью боевиков за гибель товарищей, ссылаясь на то, что несколько дней назад был убит амир «кабардино-балкарского джамаата» Анзор Астемиров, который вместе с Шамилем Басаевым организовал нападение на Нальчик в 2005 году. Кроме того, в начале марта сотрудники ЦСН ФСБ в ходе спецоперации в Ингушетии убили Саида Бурятского, самого популярного в последнее время молодого лидера кавказского подполья. Известно, что Саид Бурятский имел отношение к организации атак террористов-смертников, по крайней мере, к подрыву здания ГОВД Ингушетии, что доказывает видеозапись, появившаяся в сети после взрыва.
Но, несмотря на эти важные обстоятельства, версия вендетты все же представляется крайне сомнительной.
На подготовку подобных терактов в Москве, которая находится довольно далеко от Северного Кавказа, требуется время. Необходимо доставить смертников в столицу, добыть большое количество взрывчатки, найти тайные квартиры, вывести шахидок на объект. По крайней мере, в прошлом на это уходили месяцы.
Поэтому, скорее всего, сегодняшние теракты были запланированы, и не стали спонтанной реакцией, как это представляет ФСБ, а являются свидетельством планомерного возвращения к тактике террористов-смертников за пределами Северного Кавказа.
Не стоит забывать, что еще два года назад боевики стали возрождать подразделения по подготовке шахидок. Осенью 2008 года после долгого затишья случился новый такой теракт: в ноябре во Владикавказе в маршрутке подорвалась террористка-смертница, погибли 12 человек. Тогда этому событию не придали особого значения, и подрыв отнесли в общую категорию терактов на Северном Кавказе.
В апреле 2009 года Доку Умаров заявил о том, что «Рияд-Ас-Салихин», то есть батальон смертников Басаева, полностью восстановлен. Потом он неоднократно заявлял, что операции боевиков будут перенесены за пределы Северного Кавказа. Очевидно, что после взрыва во Владикавказе появление шахидки в центральной России было только вопросом времени.
Тем не менее, совершенно не обязательно, что организаторы и исполнители взрывов в метро – чеченцы. Нельзя забывать, что теракты в столичной подземке с использованием смертников в 2004 году были совершены членами «карачаево-черкесского джамаата». В феврале 2004 года в вагоне метро около станции «Автозаводская» подорвал себя 20-летний Анзор Ижаев, карачаевец из Учкекена. 31 августа того же года около станции метро «Рижская» подорвалась шахидка, там же погиб ее сопровождающий Николай Кипкеев, тоже карачаевец. Этим же джамаатом была организована серия терактов на автобусных остановках в Воронеже и Краснодаре. После этих событий силовики нанесли по «карачаевскому джамаату» сильный удар, десятки его членов были убиты, многие арестованы, но говорить о его полном уничтожении нельзя, поскольку джамаат был организован как сетевая структура, и даже ликвидация лидеров и активистов не означает уничтожения всех ячеек.
Взрывы в Москве – это стратегический провал государственной политики в области борьбы с терроризмом. Подрывы нельзя списать на внешние силы. Этот тип терактов не был принесен в Россию извне «Аль-Каидой» или другими международными организациями, и первый подрыв в истории шахидки-смертницы случился не в Палестине, а в Чечне, когда в июне 2000 года две чеченки взорвали военную базу в Алхан-Юрте. Это явление имеет местные корни, и в спецслужбах должны были осознавать, что рано или поздно смертницы вернутся в столицу.
Тем не менее, сегодняшняя трагедия вряд ли повлечет изменение подхода к борьбе с терроризмом. Теракты в столичной подземке влияют на массовое сознание, вызывают панику у населения и порождают фобии в обществе, но не у власти.
Дело в том, что еще в середине 2000-х Кремль пришел к новой концепции борьбы с терроризмом, при которой критичным в теракте является не количество жертв, а угроза политической стабильности. Не случайно в законе 2006 года «О противодействии терроризму» определение терроризма выглядит как «идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий». Соответственно, система борьбы с терроризмом выстраивалась так, чтобы у боевиков не было шанса оказать влияние на принятие решений и заставить власть проявить слабость в том смысле, как она это понимает (например, вынудить первых лиц вести переговоры с террористами об освобождении заложников, как это было в 1995 году в Будденовске).
Захват заложников в «Норд-Осте» и Беслане показал, как властям, так и террористам, что воздействовать на Кремль с помощью общественного мнения теперь бесполезно. В ответ последние опробовали новый вид атак: вторжение большой группы боевиков и взятие под временный контроль региона, как это случилось летом 2004 года в Ингушетии.
Вот против такого вида угроз и выстраивалась вся система борьбы с терроризмом с 2004-2005 гг., и сегодня она направлена в первую очередь на подавление вылазок больших групп боевиков, а не на выявление готовящихся атак смертников, где нужна агентурная работа, а не новые подразделения Внутренних войск.
Очевидно, что такие теракты, как подрыв смертницы во Владикавказе, подрыв «Невского экспресса» или взрывы в московском метро, никак не влияют на политическую стабильность. Поэтому представляется крайне маловероятным, что после всех положенных слов об ужесточении режима безопасности, которые произносят сейчас в Кремле, российская политика в борьбе с терроризмом хоть как-то изменится. Между тем, не исключено, что московские взрывы могут быть использованы как предлог для введения новых мер, усиливающих контроль над обществом, например, сбор всевозможных данных о гражданах от отпечатков пальцев до генетического материала. По крайней мере, представитель Следственного комитета прямо на месте теракта предложил создать базу данных ДНК на все население РФ. Очевидно, что предотвратить теракт это не помогло бы.
