Сегодняшнее представление о фене, как о языке криминальной среды, ничего принципиально общего не имеет с историей происхождения этого явления. Само понятие «феня» произошло от средневекового названия странствующих торговцев – офеней. Специфический язык был создан ими для того, чтобы непосвященным не удалось понять смысла беседы этих людей друг с другом. Возможно, не совсем «чистые» торговые сделки были тому причиной. По-видимому, это остается единственным связующим звеном древней офени и современного «воровского» жаргона. Настоящий «расцвет» фени произошел в эпоху массовых сталинских репрессий, когда в лагерях, разбросанных по всей территории Советской Союза, отбывали наказание как уголовники, так и политические заключенные. Различные профессиональная, этническая, классовая принадлежности сумели породить абсолютно новый язык, который в несколько трансформированном виде перекочевал и в наше время. 1953 год – год массовой амнистии - придал новый импульс вхождению фени в бытовой русский язык.После распада Советского Союза, смены политических и экономических приоритетов феня испытала свое очередное перерождение. В эпоху лихих девяностых большой процент фени практически официально «обогатил» русский язык. Телевизионные передачи и кинофильмы, описывающие криминальные «подвиги» героев того времени – новых русских, рэкетиров, киллеров – по сути дела лоббировали феню как вполне приемлемое средство выражения поступков и эмоций. На такой «плодородной» почве успело вырасти целое поколение, для которых слова «хавчик» и «стрелка» - это уже далеко не клички собак. В начале 2000-х один из российских авторитетных журналов по языкознанию провел занимательный эксперимент: различным поколениям и социальным группам людей предлагалось ответить на вопрос «Что рисует ваше воображение при фразе «забить стрелку»?» Самое смешное, что «в теме» оказались 95% школьников. Среди людей пенсионного возраста наибольшее число понимающих, что в этой фразе речь идет о назначении встречи, было выявлено в среде журналистов, работников органов внутренних дел и политиков! Ну, если с журналистами и милицией вроде бы все понятно – как говорится, им приходилось и приходится понимать феню по долгу службы, школьники успели нахвататься блатной лексики с телеэкранов, то вот политики несколько удивили. Уж не значит ли это, что наши политические деятели сами «ботали по фенечке» в недавние времена. С уровнем коррупции в нашей стране это вполне возможно. Другими словами, человек, который еще совсем недавно, что называется, пыхтел (сидел в тюрьме) , сегодня может представлять общественные интересы в региональном, а то и Федеральном Парламенте.
Современный русский язык полнится «политической феней» практически ежедневно. С момента первого путинского «в сортире замочим» утекло совсем не так много времени, а уже любой чиновник норовит вкрапить сильное воровское словцо в свою устную речь. Сегодня политические элиты, да и сам народ, признает использование высокопоставленными чиновниками в русском языке жаргонных слов, причем многими это воспринимается как непосредственная близость к народным массам, реальное выражение их интересов. Даже Президент Медведев нет-нет да и выдаст очередную порцию фени в интервью центральным телеканалам. Так «криминальные авторитеты», «разборки» и «откаты» стали вполне обыденными словами на заседаниях Совета Безопасности и антикоррупционных семинарах. Складывается впечатление, что власть решила бороться с «невидимым» врагом на его языке. В такой ситуации россияне уже на подсознательном уровне воспринимают проникновение фени в русский язык как нечто совершенно естественное.
Другим PR-ходом для фени сегодня является русский шансон. В России даже само понятие «шансон» ассоциируется с уголовной средой. Михаил Круг, группы «Бутырка», «Воровайки» и другие апологеты воровской лирики понесли феню в массы с утроенной энергией. Теперь «Шконка» , «Затырка» и «Западло» стали совершенно нормальными словами в повседневном общении для многих людей. Сюжеты произведений шансон-тематики в ярких красках описывают криминальную субкультуру, причем популярность этого жанра настолько велика, что его почитателей вполне можно найти и в начальных классах элитной школы, и в обществе солидных людей, называющих себя интеллигентами. В этой связи большой процент россиян вполне серьезно обсуждает то, как же теперь называть милиционеров в связи с их переименованием в полицейских, ведь слова «мусора» и «менты» вроде бы можно считать устаревшими. Дискуссия разворачивается даже на страницах уважаемых изданий, где редакторы предлагают принять участие в разработке нового названия отечественных стражей правопорядка. Это уже совершенно новое явление даже для российского общества – своего рода интерактивная феня. Получается, что пропаганда фени выходит на самый высокий уровень, когда средства массовой информации, которые во времена оные считались примером использования русского слова, участвуют в формировании воровского новояза. Какие уж тут призывы к уважению блюстителей порядка…
В итоге можно сказать о том, что современный русский язык – это открытая система, которая продолжает бурными темпами вбирать в себя непривычные лексические обороты. Но, надо признать, что таким русским язык был всегда. Каждая историческая эпоха оставляла в нем свой след, поэтому язык вобрал и монголо-татарские лингвистические формы, и успел испытать влияние Петровского «прорубания окна в Европу». Язык смог пережить насаждение моды на французские слова в начале XIX столетия и пропагандистские словоформы эпохи строительства коммунизма.
Поэтому возросший интерес к фене в современном обществе спустя некоторое время также неминуемо спадет, оставив некий отпечаток, о пользе или вреде которого судить уже новым поколениям россиян.
